Мелкие хитрые мыслишки проникали в мозг мужчины так же быстро, как пронзительные взгляды под кожу. Ему было приятно чувствовать тело девушки, ее тепло. Внезапно начало нарастать какое-то еще неясное, не оформившееся окончательно давящее волнение. Завидовать одежде как-то до жути неприлично и попросту нелепо, но Реми не мог не думать о том, каково приходится этой материи прижиматься к гладкой коже, скользить по чуть острым плечам, чувствовать прикосновение проворных пальчиков, когда девушка одевается или напротив, раздевается... интересно, а какой она была - там у себя дома, в Австралии, на том конце света? Распалившееся не на шутку воображение креола принялось рисовать картины - одну чудесней другой. Быть может, эта девчонка, в которой столько несовершенной совершенности, купалась полностью обнаженной ночью, распуская волосы и смеясь. Но не сказать, что ее заботами даже в родном доме были лишь солнце, которого у нее вряд ли когда-либо слезились глаза, синее, лазурное море, и песок, который должно быть, забивался под легкие маечки и остающийся в волосах после того, как она в очередной раз повалялась на пляже. Кто знает, сколько она пережила? Но ей всяко далеко до видавшего виды Гамбита, это точно. Он так замечтался, что прослушал все, что сказала ему она, практически касаясь губами его уха.
Он медлил все сильнее и сильнее, словно не понимая что Джекс очень больно, забывая о том, что с ней стряслось и что возможно любая задержка черевата осложнениями. Было ли это вызванно симпатией, тупым желанием с примесью некоего интереса или нечто несопоставимо большее, сказать было трудно. Креол как будто проваливался куда-то. Довольно приятное чувство. Он не хотел предотвращать это безумие.
Dieux !
Pardonnez nos offenses
La décadanse
A bercé
Nos corps blasés
Et nos âmes égarées
Реми все больше погружался в сладкую истому, парадоксальным образом напрягаясь. Он уже довольно сильно стисну л Джекс, словно ни в какую не хотел ее выпускать.